Грани интолерантности (мигрантофобии, этнофобии)
В современном мире одной из основных сил, определяющих облик XXI века становится миграция, являющаяся неотъемлемой компонентой процесса глобализации. Прямым следствием масштабных перемещений мигрантов — в соответствии с потребностями быстро развивающихся экономик, по политическим, социальным и иным мотивам, — является все возрастающее этно-культурное и этно-конфессиональное разнообразие социумов.
Оборотной стороной этнической эрозии локальных социумов становится возникающее напряжение между местным населением и мигрантами, которые по этническим, расовым, конфессиональным, социальным, культурным параметрам могут существенно отличаться от «аборигенов». Эти напряжения, фиксируемые во всем мире, особенно опасны для многонациональной России, в истории которой можно найти не только позитивные примеры межэтнических взаимодействий. Взаимоотношения между принимающими социумами и мигрантскими меньшинствами и являются предметом настоящей статьи.
В России этническая принадлежность выступает сегодня определяющим маркером отношений «свой-чужой». По данным Фонда «Экспертиза», ксенофобские настроения разделяет большинство населения России3, отрицательное отношение к лозунгу «Россия для русских!» преобладает только среди этнических нерусских4. Особую озабоченность, наряду с динамикой, вызывают расширение социально-демографической базы ксенофобских настроений и аппеляция к ним практически всех политических сил, избирательность фобий по отношению к определенным этническим группам и ужесточение форм преследования «иных».
Крайне негативно отношение населения к чеченцам, азербайджанцам, другим выходцам с Кавказа, представителям среднеазиатских народов, цыганам. По данным мониторинга Аналитического Центра Юрия Левады, 52,1% респондентов отрицательно относятся к чеченцам, половина опрошенных — к цыганам, каждый третий опрошенный россиянин — к азербайджанцам.
Вирусу этнофобий сегодня более подвержены жители мегаполисов, чем других поселений. Весьма настораживает подверженность этнофобиям молодежи: среди московской молодежи, например, негативное отношение ко всем этническим группам выше, чем среди москвичей5. Молодежь демонстрирует сегодня более высокий уровень интолерантности, чем пожилые люди, — в отличие от 1990-х годов, когда на фоне этнических фобий старшего поколения, молодые были более терпимы к представителям разных этнических групп.
Преувеличенное значение этничности, пронизывающее все аспекты социальных контактов («транспарентная этничность»), в первую очередь затрагивает мигрантов. Антимигрантские настроения (по данным Л.Д. Гудкова, антипатию к мигрантам сегодня разделяют 68% россиян6) базируются на представлении о мигрантах как чуждых, иных. Фиксируемые социологами ксенофобии направлены, в первую очередь, на этнических мигрантов, независимо от их гражданства, от того, являются они временными трудовыми мигрантами (трудящиеся-мигранты), переселяются ли на постоянное место жительства в пределах России (мигранты) или из-за ее пределов (иммигранты).
Взаимосвязь этно- и мигрантофобий
Тесная взаимосвязь мигрантофобий и этнофобий лежит на поверхности: и мигранты, и представители других этнических групп являются «иными», отношения местного населения и с теми, и с другими проецируются через призму отношений «свои» — «чужие».
Несмотря на то, что незначительная часть мигрантов отлична по своему этническому составу от населения принимающей территории, в общественном мнении распространен стереотип смешения — вплоть до отождествления — иноэтничности и иноземности.
Мигрантофобии проецируются на всех представителей этнических общин — зачастую, независимо от времени и особенностей их формирования (например, неприятие властями Краснодарского края армянской общины, давно обосновавшейся на Кубани и весьма неоднородной7). С другой стороны, этнофобии проецируются на всех мигрантов — хотя в миграционных потоках превалируют русские.
Факторы роста этно- и мигрантофобий не могут быть объяснены однозначно. Как и все фобии, они производны от страхов утраты «ресурсов» и «утраты собственной идентичности»8.
Антимигрантские настроения базируются на следующих аргументах:
неконтролируемый приток мигрантов резко осложняет социальную обстановку, дестабилизируя рынки труда, жилья, способствуя повышению нагрузки на социальную и инженерную инфраструктуру;
миграция ухудшает санитарно-эпидемиологическую обстановку;
миграция способствует криминализации обстановки и росту преступности;
иноэтнические мигранты захватывают ключевые позиции в социально-экономической жизни; резко возрастает роль таких факторов межэтнической напряженности, как этнический инфаворитизм и клиентизм;
замкнутый образ жизни отдельных этнических общин и их нежелание воспринять образ жизни местного населения, способствуют возрастанию социокультурной дистанции между ними и «коренным населением». Эта дистанция столь велика, что исключена возможность их совместного проживания; — изменение этнического состава территорий приобретает масштабный характер и угрожает национальной безопасности;
миграция служит неизбежной предпосылкой конфликта: имеется объективный порог численности мигрантов после которого конфликты предопределены;
миграцию уже можно рассматривать как особый вид оружия, позволяющего существенно ослаблять и дестабилизировать ситуацию в регионе, государстве; вытеснение славянских народов с исконно русских территорий, из органов государственной власти, силовых структур и бизнеса влечет за собой превращение территорий, особенно приграничных, в лоскутное одеяло;
расселение отдельных этнических групп вблизи стратегических объектов и в приграничной полосе носит целенаправленный характер, формируется «пятая колонна». Прослеживается связь между обострением соперничества за обладание контролем над транспортировкой нефти и газа и активностью мигрантов по защите своих прав;
распространение исламского экстремизма канализируется некоторыми этническими группами, присутствие которых потенциально опасно;
в местах компактного проживания некоторых этнических групп через 7-10 лет возможен легитимный приход к власти национальной элиты и далее — создание национально-территориальных образований, а также возможное их смыкание с этническим сепаратизмом на региональном уровне (например, Северном Кавказе).
За исключением первого аргумента (популярного в начале 1990-х, когда в обществе доминировали воспоминания о социально ориентированном обществе с плановой экономикой и плановым дефицитом), остальные имеют ярко выраженную этническую окраску9.
Страхи «вторжения другого» служат вербальным объяснением эмоционального восприятия мигрантов как чужеродных, незваных гостей. (Образ гостя, нарушившего привычный образ жизни и диктующего свои нравы «хозяевам», весьма популярен и среди обывателей, и среди журналистов). Страхи «утраты ресурсов» — экономической и социальной неконкурентоспособности с напористыми и консолидированными этническими мигрантами, — присутствующие в обществе, ретранслируются и масс-медиа10, и публичными политиками11. В то же время, они не могут служить однозначным объяснением роста фобий по отношению к «неуспешным» с точки зрения общественного мнения мигрантским меньшинствам — выходцам из Центральной Азии и Юго-Восточной Азии (таджикам, узбекам, вьетнамцам и др.) — в данном случае, видимо, более значимы социо-культурные страхи «утраты идентичности».
Возможно, отчасти правы социологи, увязывающие рост этнофобий в период «травматической трансформации» общества, с разрастающимся комплексом социальных обид, принимающих, тем не менее, форму не социального, а этнически окрашенного протеста. Недоверие обществу компенсируется преданностью «своим», что нередко сопровождается ксенофобиями и враждебностью к «чужакам»12. По мнению Л. Гудкова, именно «социальный и национальный ресентимент стал одним из основных факторов, активизировавших, ожививших прежде подавляемую смесь ксенофобии и агрессивного изоляционизма»1313. Вероятно, справедливо уточнение, что «ксенофобные высказывания лишь в незначительной мере являются прямой импульсивной реакцией на социальные напряжения. Напротив, они закрепляются в сознании значительных групп населения как общие ценностные установки и не исчезают после спада общественной возбужденности»14.
По крайней мере, такое объяснение применимо к части молодежи крупнейших городов, которая не имеет перспектив вырваться из полумаргинального существования, получить образование и сделать карьеру в нынешнем обществе, где социальное расслоение исключительно высоко, и обвиняющей во всех бедах «иных». Именно в среде с наименьшими культурными ресурсами семьи рост этнофобии происходит наиболее резко; откровенно враждебные суждения наиболее естественно усваиваются слоями, не имеющих собственных критериев оценки социального окружения15.
Антимигрантские настроения, доминирующие в обществе, небеспочвенны: среди мигрантов есть и преступники, и наркоторговцы, и преследующие иные, асоциальные цели. Для части из них характерны клановость, закрытость, вытекающая из иных культурных и национальных традиций, нормы поведения, не сообразующиеся с нормами и традициями принимающего общества. Значимость вызовов и угроз, порождаемых массовыми миграциями, — тема специального разговора, важно другое: негативная репутация многих мигрантских сообществ становится проблемой независимо от того, насколько она оправдана16.
Если в отношении преступности, асоциального поведения мигрантов нет однозначных выводов17, то важность культурной дистанции между ними и принимающим населением неоспорима. Как отмечают исследователи, чем больше культурная дистанция — тем выше мигрантофобии и этнофобии, в некоторых случаях, противоречия со временем не только не стираются, а усиливаются18. Контакты между местным населением и мигрантской общиной сводятся к минимуму.
Социокультурные аспекты интеграции/сегрегации этнических общин
Добровольная сегрегация общин этнических мигрантов или, по терминологии М. Саввы, «капсулирование», — чаще всего осознанная стратегия адаптации к принимающему обществу, обусловленная низким уровнем готовности мигрантской общины к интеграции с местным сообществом19.
Создание «буферной среды», воспроизводящей социальные связи и сети, традиционную культурную среду наиболее характерно для тех этнических общин, традиции, культура, сложившиеся нормы поведения которых существенно отличаются от бытующих у местного населения20. Классический пример — китайцы, во всех мегаполисах мира замыкающиеся в своей общине. (Разумеется, это выбор части представителей мигрантской общины, во всякой этнической общине имеются и те, кто осознанно стремятся интегрироваться в принимающее общество и дистанцируются от соотечественников). Решающее значение при этом играет тип миграционного поведения: ориентация на постоянное проживание или заработки (временная трудовая миграция). Высказываются и иные точки зрения, увязывающие выбор курса на интеграцию/сегрегацию в зависимости от социально-экономической дифференциации данной этнической группы (О. Вендина21), или «интенсивности выражения этнических черт», увязываемой Ю. Арутюняном со временем приезда22.
Характер буферной среды связан с типом традиционной системы социального контроля, присущей данной этнической группе, а также сочетания ряда других факторов. Для большинства этнических культур Северного Кавказа и Закавказья, а также Средней и Юго-Восточной Азии, значима роль этнической общины в формировании самооценки отдельных ее членов. Интеграционная буферная среда этих этнических групп как бы воспроизводит традиционные, привычные системы общинных связей23.
С одной стороны, сегрегация — стратегия общины, с другой — результат политики принимающего общества. И дело не только в бытовых, чаще всего не складывающихся отношениях между представителями общины и местным населением. Огромное значение приобретает действенность социальных, экономических, культурных институтов, призванных обеспечивать социализацию населения. Однако в современных условиях они слабо ориентированны на социализацию мигрантов, прибывающих из других социумов.
Поясним на примере таджикских трудовых мигрантов в России. По закону, работодатель должен получить лицензию на привлечение иностранной рабочей силы, а сами работники — разрешение на работу. Бюрократичность процедур, сроки оформления и их стоимость, несопоставимая со штрафами за нарушение закона, которые на порядок меньше стоимости разрешения, делают эти процедуры обузой и для работодателя, и для трудящегося-мигранта. Нелегальная занятость последних выгодна и работодателю, и мигрантам. Работодателю, не платящему налогов, проще делиться частью сверхприбыли с мигрантами: по данным С. Олимовой, заработная плата таджиков, занятых на российских стройках и не имеющих официального разрешения на трудовую деятельность и официальных контрактов, значительно выше по сравнению с официально оформленными на работу24. (Наряду с дешевизной, работодателей привлекает и то, что из Средней Азии прибывает, как правило, неквалифицированная рабочая сила — «народ, в основном, забитый, покладистый, и готовый на все условия». Гастербайтеры выгодно отличаются от местной рабочей силы: «наш с утра приходит, и работать еще не может, а после обеда работать уже не может, и все, чем располагал — пропил, продал»25).
С не меньшими сложностями мигрант сталкивается при попытке законным путем оформить регистрацию. Российские институты регистрации и использования иностранной рабочей силы работают с обратным эффектом, плодя незаконных мигрантов, выталкивая их в теневую экономику.
И тогда включаются институты традиционного таджикского общества. На всех стадиях — принятия решения о выезде, подготовки переезда, в пути, поиска работы, обустройства на новом месте, возвращении, даже в переводе заработанных средств, — таджикские мигранты вынуждены опираться на традиционные структуры традиционного общества: многопоколенную семью, авлод (кровно-родственная патрилинейная родовая община), родовую, соседскую общину, земляческую (этнорегиональную) группу26.
Патриархальная структура воспроизводится и в принимающем обществе: все заботы о регистрации, взаимоотношений с властями, работодателем, медицинского обслуживания и т.п. берет на себя бригадир. Оборотной стороной опоры на традиционные структуры является отсутствие опыта социализации принимающего общества, адаптации к городской среде.
В известной мере вынужденная сегрегация тех или иных этнических общин в общественном мнении россиян трансформируется в подозрительность, обвинения в клановости, мафиозности, замкнутости. Эти настроения тем явственнее, чем более значима этнокультурная дистанция между этнической группой и местным населением. Отсутствие транспарентности взаимоотношений внутри этнической общины подпитывает подозрительность и отторжение со стороны принимающего общества. Частота контактов местных жителей и вновь прибывших позитивно влияет на их взаимоотношения. Но для этого требуются годы и опыт многих поколений — по крайней мере, в местах компактного расселения этнических общин.
Особое значение приобретает фактор разницы «урбанизационных потенциалов» территорий выхода и вселения мигрантских этнических общин. Сложно адаптироваться к российским условиям не только таджикам, но и выходцам из сельской местности других государств Средней Азии, Азербайджана, республик Северного Кавказа. Важно и качество городской среды: традиции и нормы поведения, сложившиеся даже в больших городах Средней Азии, несут печать традиционного общества и кардинально отличаются от российских. Не меньшее значение имеет и опыт этнокультурных контактов принимающего населения, тесно связанный с урбанизированностью территории. Неспроста наиболее сложная ситуация в сфере межэтнических отношений сегодня складывается в наименее урбанизированных регионах Северного Кавказа — Краснодарском, Ставропольском краях.
Мигрантофобии и этнофобии, перефразируя С. Хантингтона, — порождение столкновения цивилизаций. Столкновения городской цивилизации с развитыми социальными коммуникациями, высокой социальной мобильностью, выраженным индивидуализмом, не замыкающимся в рамках группы, и сельской цивилизацией — с патриархальным, клановым, коллективистским образом жизни.
Интолерантность к мигрантам есть результирующая реакция на целый комплекс наложившихся проблем, связанных с появлением культурно различающихся новообразований в локальной социальной среде, которые неизбежны при массовом притоке мигрантов в ту или иную местность, преобладанием в миграционных потоках представителей не урбанизированной среды, не адаптированных к высокоурбанизированной российской среде, тем паче — к существованию в условиях мегаполисов, перенесением негативных стереотипов на целые антропологические группы — «кавказцев», «азиатов».
Фобии и дискриминация меньшинств
Нетерпимость может принимать различные формы, вплоть до физического насилия. По данным правозащитных организаций, можно достоверно утверждать о трех десятках убийств на национальной почве в 2001-2004 годах27, представители национально-культурных организаций утверждают, что их на порядок больше. Однако если громкие случаи насилия привлекают внимание общества, то ползучая дискриминация меньшинств, представляющая не меньшую угрозу социальной стабильности, незаслуженно игнорируется и СМИ, и российским социумом. Хотя подростки четко фиксируют дискриминацию меньшинств: отвечая на вопрос, каково отношение в современной России к национальным, этническим, религиозным или языковым меньшинствам, школьники на первое место поставили национализм (18,6%), затем расизм (17,1%), дискриминацию (16,4%)28.
Дискриминации в первую очередь подвергаются самые бесправные представители этнических меньшинств: отсутствие гражданства, регистрации, плохое знание русского языка, недостаточная квалификация и пробелы в образовании делают неконкурентоспособными представителей меньшинств во всех сферах социально-экономической жизни принимающего общества. При этом не играет значения, насколько «успешно» данное меньшинство в локальном социуме. Важен уровень толерантности к данному конкретному меньшинству: неприятие меньшинства провоцирует дискриминацию его представителей.
В известном смысле, дискриминацию можно рассматривать как частный случай этнической напряженности и этнического насилия низкой интенсивности, для которого характерна рутинность и привычное знакомство с репертуаром насилия29. Причем, по справедливому замечанию М. Аствацатуровой, усиление межэтнической напряженности приводит к дальнейшей дискриминации меньшинства, которая проявляется не только в риторике, но и «обосновании дискриминационных принципов в нормативно-правовых актах органов власти и местного самоуправления, утверждении националистического курса государственной (региональной) национальной политики»30.
Социальный статус представителя меньшинства — его личный статус — становится производным от статуса данного меньшинства в системе взаимоотношений «местное население — меньшинство». Парадоксальным следствием этого является многомерность («размытость») социального статуса иноэтничного мигранта: скорее правилом, нежели исключением, являются примеры занятия им противоречивых социальных позиций. Дискриминатор ориентируется не на личные качества работника, а на статус меньшинства, определяющего стоимость труда его представителей на рынке труда.
Решающее значение на распространенность ксенофобий и сопутствующей дискриминации представителей меньшинств играет предыстория формирования данной этнической группы. Обследования, проведенные нами в 2002-2004 годах в Поволжье, свидетельствуют, что и население, и эксперты четко различают традиционные для данной местности этнические группы и мигрантские: «татары, мордва, чуваши — это свои, как и русские». Аналогичные представления и о положении евреев и немцев31.
Нетерпимость направлена исключительно на представителей мигрантских этнических групп. Отвечая на вопрос, «Есть ли такие национальности, пребывание которых на территории вашей области признается в общественном мнении нежелательным?», эксперты, выделяют цыган, чеченцев, затем, с большим отрывом, дагестанцев, таджиков, азербайджанцев, узбеков (Астрахань, 2004). Наиболее сложно представителям кавказских и среднеазиатских меньшинств: «Сам термин — лицо кавказской национальности — это как клеймо, ты уже бандит»; «за последние год-два возникло негативное отношение к дагестанцам и, независимо от национальности, к выходцам из Чечни, будь то русские, татары, евреи — кто угодно»32. Те меньшинства, на которые направлены этнофобии, и подвергаются дискриминации в первую очередь. Основными сферами дискриминации меньшинств являются право на работу, найм жилья. По мнению астраханских экспертов, наименьшие шансы получить работу на государственной, муниципальной службе имеют цыгане, чеченцы, дагестанцы, таджики, узбеки, им же ограничен доступ в силовые органы (здесь чеченцы опережают цыган), в учреждения бюджетной сферы. Одновременно эксперты полагают, что доступ в частный бизнес более затруднен русским и представителям традиционных меньшинств. В Самарской области, по мнению экспертов, доступ во все упомянутые сферы занятости ограничен цыганам, таджикам, узбекам, азербайджанцам, чеченцам. (Астрахань, 2004; Самара, 2004).
Нами предпринимались попытки опытной проверки дискриминации представителей национальных меньшинств в этих сферах в Астрахани и Самаре (2002 год и 2004 год). Обследование проводилось волонтерами, преимущественно, студентами. Методика обследования включала элиминирование всех, по возможности, факторов, кроме этнической принадлежности претендентов и сводилась к «провоцированию» работодателей на выбор между представителем национального меньшинства и русским (либо между представителями разных национальных меньшинств)33.
Опытное обследование положения представителей национальных меньшинств на рынке труда продемонстрировало: в 11 % попыток устройства на работу, предпочтение отдается русскому (ой), или представителю традиционного меньшинства — перед мигрантами.
Наряду с отказами в найме на работу отмечались факты и дискриминации в оплате труда, условиях труда. В одном случае студенту-армянину предложили объект и график труда хуже, чем его напарнику; оплата труда также была меньше в полтора раза. В другом случае русскому студенту, кроме фиксированной ставки, одинаковой с его напарником-узбеком, были предложены премиальные (Самара, 2004).
В то же время традиционные меньшинства меньше сталкиваются с дискриминацией на рынке труда: из 51 «провокации» работодателей только в 8 случаях можно говорить о возможной дискриминации татар и ногайцев (причем в некоторых случаях девушки прибегали к экстремальным мерам, обряжаясь в религиозные одежды), в 5 отмечалась позитивная дискриминация (Астрахань, 2004).
Сходная ситуация на рынке жилья. Владелец жилья, по мнению и астраханских, и самарских экспертов, в первую очередь обращает внимание на то, является арендатор приезжим или местным, а также его национальность. Другие факторы — прописка, наличие маленьких детей, семейное положение, гражданство, род занятий, пол, возраст — существенно менее значимы. В Астрахани наименьшие шансы снять жилье имеют чеченцы, цыгане, дагестанцы, таджики, узбеки, в Самаре — цыгане, таджики, чеченцы, узбеки, азербайджанцы (Астрахань, 2004; Самара, 2004). В то же время большинство экспертов и участников фокус-групп отвергали предположения о ценовой дискриминации съемщиков жилья по национальному признаку34.
Налицо устойчивые предубеждения против сдачи жилья представителям кавказских, среднеазиатских меньшинств, цыганам. Наиболее сложно найти жилье выходцам с Кавказа: из 37 «провокаций» съемщика жилья, предпринятых нашими кавказскими волонтерами, в 11 случаях зафиксирован отказ по национальному признаку (Астрахань, 2004).
Практически во всех регионах России можно встретить в частных объявлениях о сдаче жилья формулировки: «только для русских», «только для русской семьи «.
Учитывая сложившуюся ситуацию на рынке жилья, лица, ищущие жилье, зачастую сами указывают свою национальность. Наиболее распространены формулировки «для русской семьи», «русского мужчины», «русской женщины», «русской девушки», «семья славян». (рисунок 1).
Рисунок 1. Доля объявлений «для русских» на рынках сдачи/найма жилья в газетах бесплатных объявлений разных городов России
Примечание: анализировались 11,1 тысяча объявлений о сдаче жилья и 9,4 тысячи объявлений о найме жилья в газетах бесплатных объявлений в 2002-2004 гг.
Наиболее распространены дискриминационные объявления на юге России, в регионах, ранее других столкнувшихся с масштабным притоком иноэтнических мигрантов35.
Зафиксированная дискриминация представителей этнических меньшинств, касается наиболее благополучных регионов, с давними традициями мультикультурного существования (Астрахань), где сильны позиции третьего сектора (Самара), где многие годы проводится достаточно продуманная и эффективная политика в отношении национальных меньшинств (Оренбург, Самара) или где в последние годы сделаны гигантские шаги в ее становлении (Ставрополь, Волгоград). В других регионах России, за немногими исключениями, ситуация не лучше.
Российское общество поражено этнофобиями. Акцентирование государственной миграционной политики на «борьбу с незаконной миграцией» дало мощный импульс мигрантофобиям, принимающим этническую окраску. Страдают при этом не только иноэтничные мигранты, с большими проблемами сталкиваются и иммигранты, переселяющиеся в Россию из государств СНГ (в подавляющем большинстве это русские), и временные трудовые мигранты из этих государств, и россияне.
Миграционная и национальная (этнонациональная) политика рассматриваются властями, СМИ и общественностью в неразрывной связи. Сложился своеобразный политический и общественный консенсус в отношении необходимости жесткой национальной и миграционной политики. Неприятие временных трудовых мигрантов, не ориентированных на интеграцию или адаптацию к российским условиям, распространяется на всех мигрантов, а также иноэтнические группы, давно осевшие в регионе.
И власти, и политики, и СМИ делают акцент исключительно на негативных последствиях миграции. (Роль вопросов национальной политики во внутриполитической борьбе — особая тема. Отметим только, что националистическая риторика активно использовалась на последних парламентских выборах: в ноябре 2003 года ксенофобские настроения были более распространены среди потециальных избирателей «Яблока», «Единой России», СПС, чем ЛДПР36).
В масс-медиа доминирует «язык вражды». Массированную пропаганду нетерпимости, агрессивности и ксенофобии, осуществляемую СМИ, назвали фактором проявления нетерпимости в России 40,9% опрошенных в пяти городах России (выборка — 586 человек37). Фокус-группы с московскими студентами, черпающими информацию из СМИ, обнаружили, что их оценки количества приезжих в Москве фантастичны — от 17% до 60% населения Москвы. Большинство приезжих, по мнению информантов — люди другой национальности. Чаще всего назывались такие этнические группы как грузины, армяне, азербайджанцы — «они все на одно лицо»38.).
И это оказывает воздействие на общественное мнение: обыватель начинает верить, что ужесточение миграционной политики — во благо общества и его лично. Редкие голоса специалистов, предупреждающих, что без труда мигрантов встанут целые отрасли, что сферы их занятости — весьма специфичные, куда россияне не идут, что их дешевый труд делает дешевле и комфортнее нашу жизнь, остаются голосами вопиющего в пустыне.
Надо откровенно признать: иммиграция из стран СНГ «представляет собой еще одну форму «неоколониализма»…. Поэтому такая иммиграция чрезвычайно выгодна странам-реципиентам, а нелегальная миграция выгодна вдвойне, по той простой причине, что именно бесправный нелегал особенно удобен для эксплуатации без всяких ограничений. Выгоды от иммиграции дисперсны, их ощущает каждый, кто сталкивается с иммигрантом как работодатель, арендодатель, потребитель услуг, даже «правоохранитель» и т.д. Централизованная же борьба с иммиграцией, в том числе и нелегальной — пустой звук, потому что эта борьба против очевидных интересов собственного населения, а такую борьбу не удавалось еще выиграть ни одной власти»39.
Необходимо стремиться к минимизации незаконной миграции и незаконной занятости. Но для этого должны быть четкие и ясные процедуры регистрации, получения вида на проживание, вида на жительство, разрешения на работу. Что не исключает их жесткости как по отношению к мигрантам, так и к работодателям.
Реальные и серьезные проблемы, обусловленные интенсивным формированием «новых диаспор» и компактных поселений мигрантских этнических меньшинств, следует решать путем проведения конструктивной этнонациональной региональной политики. И регионы начинают активно проводить более решительную политику по предупреждению напряженности между местным населением и мигрантами. Проблемы, связанные с мигрантофобиями, власти субъектов Федерации стараются ныне решать в рамках программ региональной национальной политики, которые финансируются, как и программы борьбы с незаконной миграцией и борьбы с преступностью, из региональных бюджетов40.
В ряде регионов, где осуществляется конструктивное сотрудничество с этническими меньшинствами, достигнуты впечатляющие успехи (Пермская, Самарская области, Коми, Удмуртия и др.). В регионах России накоплен большой позитивный опыт проведения национальной политики: разработки нормативной базы, институционального и финансового ее обеспечения, взаимодействия органов государственной власти с организациями и объединениями национальных меньшинств.
В ознакомлении с таким опытом нуждаются как органы государственной власти и местного самоуправления, так и организации национальных меньшинств. Сегодня угрозу социально-политической стабильности (несомненному приоритету региональных властей) представляют не межнациональные конфликты, а нарастающая социально-политическая напряженность — прямое следствие распространения ксенофобий и усиливающейся дискриминации меньшинств. Необходима смена курса этнорегиональной политики: от антикризисной политики — к антидискриминационной политике.
1 — На пороге 21 века. Доклад о мировом развитии 1999/2000 года. М.: «Весь мир», Всемирный банк, 2000. с. 35
2 — Термины «этнизация», «майноризация» («меньшинизация»), стремительно распространяющиеся в академическом дискурсе, отражают новые реалии, с которыми сталкиваются специалисты и политики.
3 — Опрос фонда «Экспертиза», весна 2004, выборка — 2533 человека. 77% респондентов негативно относятся к кавказцам, 50 % не любят китайцев, 42 % считает, что этнические меньшинства «пользуются в нашей стране слишком большой властью и влиянием». 68% опрошенных заявили, что страну должны контролировать русские [https://www.open-forum.ru/media/895.html].
4 — Левада Юрий. «Человек советский»: четвертая волна. Рамки самоопределения // Вестник общественного мнения, 2004, май-июнь, N 3 (71), с.10
5 — Обследование ВЦИОМ-А под руководством Ю.А.Левады, ноябрь 2003: репрезентативная выборка по России — 2112 человек, выборка по Москве — 429 человек, выборка московской молодежи — 109 человек; обследование ВЦИОМ, июль 1996 г.: репрезентативная выборка по России — 2404 человека, выборка по Москве — 429 человек, выборка московской молодежи — 105 человек. Формулировка вопроса: «Как Вы в целом относитесь к (национальность)?», ответы — «С раздражением, неприязнью» и «С недоверием, страхом».
6 — Куда же мы от империи: материалы дискуссии // Паин Эмиль. Между империей и нацией. М.: Фонд «Либеральная миссия», 2004, с. 233
7 — Бедеров И. Незаконная фамилия // Новая газета, 2002, 11 июля, с. 4
8 — Левада Ю.А. От мнений к пониманию: социологические очерки 1993-2000. М.: Московская школа политических исследований, 2000, с. 167
9 — К схожей аргументации, прекрасно вписывающейся в российский дискурс, прибегает С. Хантингтон в одной из последних публикаций. По мнению С. Хантингтона, в отличие от предшествующих групп мигрантов, мексиканцы и другие латинос не ассимилируются в американский мейнстрим, формируя взамен собственные политические и лингвистические анклавы и отвергая англо-протестантские ценности, на которых основывается американская мечта. Культурная граница между испано-американцами и англо-американцами может заменить расовое деление между черными и белыми как наиболее серьезный раскол в американском обществе [Huntington Samuel P. Hispanic Challenge // Foreign Policy, 2004, March/ April, PP.30, 32]. Характерен подзаголовок, вынесенный на обложку журнала «Как испаноговорящие иммигранты угрожают идентичности, ценностям и образу жизни Америки». Аналогичный подход демонстрирует и З.Бжезинский, озабоченный изменением этнодемографического состава США [Brzezinski Zb. The Choice. Global Domination or global Leadership? N.Y., 2004. PP.192, 193. Цит. по: Иноземцев Владислав. Богатство «выбора» не исчерпывается предложенными Зб. Бжезинским вариантами / «Свободная мысль — XXI», 2004, N5 (1543)]. Одновременно раздаются голоса, призывающие не увлекаться препонами, устанавливаемыми на пути иммигрантов. Нобелевский лауреат по экономике Г. Беккер, например, предлагает облегчить легальную иммиграцию, отдав первенство иммигрантам из стран, с которыми США имеют соглашения о свободной торговле, в том числе — из Мексики [Becker Gary S. The Wise Way to Steam Illegal Immigration // Business Week, N.Y.: 2004, April 26, Iss.3880, p.28].
10 — См., например, [Титов В.Н. О формировании образа этнического иммигранта (анализ публикаций прессы) // Социологические исследования, 2003, N 11]
11 — В. Жириновский, во время последних парламентских выборов так обосновывал свое обещание «выгнать всех китайцев и среднеазиатов»: «русский человек — это герой, ему в космос летать хочется, а купечество и коробейничество у нас никогда в почете не были… В малый бизнес устремятся, прежде всего, азербайджанцы, армяне, китайцы и вьетнамцы, которые окончательно подорвут российскую экономику» [https://politics.pravda.ru/politics/2003/1/5/398/14737_Zhirinovsky.html?1].
12 — Гудков Лев. Русский неотрадиционализм и сопротивление переменам // Отечественные записки, 2002, № 3 (4); Штомпка Петр. Доверие: социологическая теория / реф. Н.Фреик // Социологическое обозрение, 2002, т.2, N 3; Солдатова Г.У. Психология межэтнической напряженности. М: Институт этнологии и антропологии РАН, 1998, с. 12-13
13 — Гудков Лев. Антисемитизм в постсоветской России // Нетерпимость в России: старые и новые фобии /Под ред. Г. Витковской и А. Малашенко; Моск. Центр Карнеги. — М.: 1999, с.62
14 — Леонова Анастасия. Настроения ксенофобии и электоральные предпочтения а России в 1994-2003 гг. // Вестник общественного мнения, 2004, июль-август, N 4 (72), с.84
15 — Там же, с. 86
16 — Соболева Светлана, Чудаева Ольга. Иностранные мигранты на российском рынке труда // «Миграция и национальная безопасность», вып.11, МГУ им.М.В.Ломоносова, М.: 2003, с.92
17 — Скорее наоборот: распространенные представления о повышенной криминогенности иноэтничных мигрантов ставятся под сомнение серьезными исследованиями; статистика преступлений среди них отличается по структуре, но не более того. Опросы же работников правоохранительных органов продемонстрировали, что среди них превалируют представления о более низкой преступности среди мигрантов, чем среди местного населения [Миграция и безопасность в России / Под ред. Г. Витковской и С. Панарина. Моск. Центр Карнеги. — М.: Интердиалект+, 2000, гл.7; Пядухов Г.А. Этнические группы мигрантов: тенденции притока, стратегии поведения. Пенза: ПГАСА, 2003, с.120-121]
18 — Этническая толерантность в поликультурных регионах России. М.: Институт этнологии и антропологии РАН, 2002, с.208.
19 — Савва М.В., Савва Е.В. Пресса, власть и этнический конфликт (взаимосвязь на примере Краснодарского края), Краснодар, КЮИ, 2002, с.148
20 — Кузнецов И.М. Адаптивность этнических культур и этнокультурные типы самоопределения личности // Советская этнография, 1988, №1, с.20
21 — Вендина Ольга. Могут ли в Москве возникнуть этнические кварталы? // «Вестник общественного мнения», N 3 (71), май-и
Источник: